Наи попыталась успокоиться.

— Завершение истории, как ее ни излагать, не очень приятное… Галилей не отрицает, что ударил Марию несколько раз, она закричала, а потом он придавил ее к полу и занялся трусами… Дверь-то он запер. Бенджи выломал ее плечом, прежде чем наброситься на Галилея… Из-за шума и ущерба, нанесенного оборудованию, Большой Блок явился немедленно, а с ним и куча свидетелей…

В глазах Наи стояли слезы.

— Наверное, это было ужасно, — проговорила Николь.

— Эта ночь сломала всю мою жизнь, — ответила Наи. — Все винили Галилея. Большой Блок взял его на контроль, а потом вернул в семью. Тут и Макс, и Патрик, и даже Кеплер, его родной брат, решили, что наказание оказалось слишком легким. И с тех пор, когда я пытаюсь просто намекнуть, просто намекнуть, что очаровательная крошка Мария могла быть отчасти виновной в случившемся, все заявляют мне, что я «необъективна» и «слепо верю сыну»…

— Мария превосходно сыграла свою роль, — продолжала Наи с нескрываемой горечью в голосе. — Потом уж только она призналась, что по собственной воле целовалась с Галилеем («Не впервые, уже случалось», — сказала она). Но настаивала, что начала сопротивляться, прежде чем он повалил ее на пол. После случившегося Мария проплакала целый час. Она едва могла говорить. Все пытались утешить ее, в том числе и Патрик. И, прежде чем она сумела сказать что-нибудь, все уже были убеждены, что Марию винить не в чем.

Тихо зазвенел колокольчик, отмечая окончание стирки. Наи неторопливо поднялась, подошла к машинам и переложила вещи в пару сушильных аппаратов.

— Все мы согласились, что Марии следует переехать в соседнюю комнату — к Максу, Эпонине и Элли, — начала Наи. — Я подумала, что время залечит раны. Я ошиблась: все, кроме меня, относились отрицательно к Галилею. Кеплер даже не разговаривал с братом. Патрик держался вежливо, но отстранение. Галилей углубился в себя, перестал посещать занятия и большую часть времени проводил в атлетическом зале.

— Около пяти месяцев назад я отправилась к Марии и просто молила ее помочь Галилею… Я унижалась, Николь. Вот я, взрослая женщина, молила эту девицу… Сперва я по очереди просила Патрика, Эпонину и Элли походатайствовать за меня перед Марией. Наконец, она согласилась переговорить с Галилеем, — с горечью произнесла Наи, — но только после того, как мне пришлось выслушать попреки: дескать, она чувствует себя опозоренной после нападения. Еще она потребовала, чтобы Галилей перед встречей принес извинения в письменном виде и чтобы я сама присутствовала во время их разговора, дабы исключить неприятный поворот событий.

Наи покачала головой.

— А теперь я спрашиваю тебя, Николь: откуда у шестнадцатилетней девчонки, проспавшей всю свою жизнь кроме двух лет, берутся подобные причуды? Наверное, это кто-то из взрослых, скорее всего Макс или Эпонина, советует ей, как себя вести. Мария хотела унизить меня и заставить Галилея страдать. И в этом она преуспела.

— Я знаю, что подобное прозвучит неожиданно, — Николь впервые заговорила за долгие минуты, — но мне приводилось встречать людей, невероятно одаренных от природы, интуитивно знавших в весьма раннем возрасте, как поступать в любой ситуации. Быть может, и Мария из таких?

Наи игнорировала ее комментарий.

— Встреча прошла очень гладко. Галилей не ершился, Мария приняла извинения, которые он написал. И следующие несколько недель старалась привлекать Галилея ко всем занятиям молодежи… Но он все равно чужой среди них. Это могла ощутить даже я, возможно, и он тоже.

— А потом тот день в кафетерии, когда они сидели впятером; все остальные уже поели и отправились в комнату. Тут за их стол уселась пара игуан. Если верить Кеплеру, они вели себя преднамеренно отвратительно… засовывали головы в миски и с шумом втягивали в себя извивающихся червей, которых так обожают, а затем своими желтыми бусинами пялились на девиц, в особенности на Марию. Никки сказала, что сыта, и Мария ее поддержала. Тут Галилей вскочил с места и, шагнув в сторону игуан, крикнул: «Эй, убирайтесь!», или что-то в этом роде. Когда они не пошевелились, он сделал еще один шаг. Тут одна из игуан бросилась на него. Галилей схватил ее за шею и яростно встряхнул, сломав при этом ей шею. Она умерла. Вторая игуана схватила Галилея за руку своими жуткими зубами. Прежде чем кирпичеголовые сумели навести порядок, Галилей до смерти забил игуану о крышку стола.

Закончила свое повествование Наи на удивление спокойно.

— Три часа спустя они увели Галилея. Большой Блок явился в нашу комнату и объявил, что Галилей будет переведен в другую часть космического корабля. Когда я спросила о причинах, глава кирпичеголовых сказал мне ту самую фразу, которой отвечает мне всякий раз, когда я повторяю вопрос: «Поведение вашего сына неприемлемо для жизни здесь».

Новая последовательность коротких звонков, засвидетельствовала что с сушкой закончено. Николь помогла Наи разложить одежду на длинном столе.

— Для посещений мне отведено два часа в день. Галилей слишком горд, чтобы жаловаться, но я вижу, как он страдает… Совет включил Галилея в список пяти людей, задерживаемых без веских причин. Но я не знаю, насколько серьезно отнеслись кирпичеголовые к их жалобе.

Наи сложила одежду и положила ладонь на руку Николь.

— Вот почему я прошу вашей помощи, — проговорила она. — В иерархии чужаков Орел стоит даже выше Большого Блока. Но Орел — ваш близкий знакомый. Не походатайствуете ли вы перед ним за Галилея?… Прошу вас.

— Так надо! — сказала Николь Элли, забирая свои пожитки из шкафа. — Я должна была с самого начала поселиться в той комнате.

— Мы переговорили обо всем, прежде чем ты пришла к нам, — промолвила Элли, — но Наи решила принять Марию, и та согласилась, чтобы ты могла побыть здесь со мной и Никки.

— Тем не менее… — опустив вещи на стол, Николь поглядела на дочь. — Знаешь, Элли, я провела здесь всего лишь несколько дней, но мне кажется невероятно странным, насколько все вы здесь поглощены повседневными заботами… Я имею в виду не только Наи и ее проблемы. Люди, с которыми мне довелось общаться, — и в кафетерии, и в общих комнатах, — на редкость мало думают и говорят о том, что здесь творится на самом деле. Лишь двое задавали мне вопросы об Орле. А вчера на обсервационной палубе целая дюжина людей смотрела на этот ошеломляющий тетраэдр, но никто не пожелал поинтересоваться, кто построил его и зачем.

Элли расхохоталась.

— Мы провели здесь уже целый год, мама. Эти вопросы занимали всех очень давно, они не сходили с языка не одну неделю, но никто так и не получил удовлетворительных ответов. Человеческая природа велит забыть о вопросе, если на него нет подходящего ответа.

Она собрала вещи матери.

— Мы попросили всех разойтись и дать тебе подремать. В течение ближайших двух часов в комнате не будет никого. Пожалуйста, мама, воспользуйся этой возможностью… Вчера вечером перед уходом Синий Доктор сказала мне, что твое сердце обнаруживает признаки усталости, несмотря на все вспомогательные зонды.

— Безусловно, мистер Ковальский без всякого удовольствия, — прокомментировала Николь, — впустил октопаука к нам.

— Я объяснила ему причины. Большой Блок повторил. Не беспокойся об этом.

— Спасибо тебе, Элли, — проговорила Николь и поцеловала дочь в щеку.

4

— Мама, ты готова? — спросила Элли, появляясь в дверях.

— Кажется, да, — ответила Николь. — Но чувствую себя просто глупо. Если не считать вчерашней партии с тобой и Максом, я не играла в бридж уж и не знаю сколько лет.

Элли усмехнулась.

— Дело не в том, мама, как хорошо ты играешь. Мы же вчера все обсудили.

Макс и Эпонина ожидали в коридоре на трамвайной остановке.

— Сегодняшний день обещает быть интересным, — сказал Макс, приветствуя Николь. — Интересно, сколько еще явится человек.

Вчера Совет проголосовал за продление бойкота еще на три дня. Хотя Большой Блок учел перечень всех жалоб и даже уговорил октопауков, которых в восемь раз больше, чем людей, выделить землянам достаточно времени для исключительного пользования общественными помещениями, Совет все же решил, что не добился адекватной реакции.